Ой, надо ж было такую чушь выдать. Лучше б промолчала.
— Вот как, слуховые галлюцинации? — Ингельд коротко хохотнул. — Слабо верится. Значит, ты еще и разговариваешь?
— Ну вот, "оно разговаривает"! — проворчала я недовольно. Все-таки очень уж неожиданно все это получилось. Так хотелось поговорить, теперь же, когда это стало возможно, страшно нечаянно наболтать что-нибудь важное.
Ингельд поднялся с кресла, потянулся, прогибаясь в спине, и прошелся по комнате, озабочено потирая подбородок. Похоже, какая-то проблема назрела. Хотя когда их у нас не было? Надеюсь только, это не из-за меня.
— Случилось что-то? — интересуюсь осторожно.
— Нет, всего лишь размышляю. Устал разбирать эти каракули. Ни-че-го примечательного. Мелкие нарушения, всего лишь. То ли меня интуиция подводит, то ли не там ищу.
Я сунула свой любопытный нос в отложенные бумаги. Действительно, каракули, для меня — так в особенности. Я и печатный-то текст с трудом читаю, как первоклашка, по слогам, а тут как курица лапой накарябано. Правда, проблемы у меня вовсе не потому, что плохо научилась читать на местном языке, а из-за того, что все прочитанное мысленно перевожу на родной язык. Забавно, что с устной речью такой проблемы нет, переводить мне лишь изредка приходится те слова, которые я раньше не слышала, или же те, что не часто употребляют. Интересно, что мой прежний опыт изучения иностранных языков подсказывает, что устная речь всегда запоминается хуже, чем письменная, по крайней мере, в моем случае. С другой стороны, у меня в прошлой жизни и не было такого универсального переводчика, как Ингельд, да еще и подключенного напрямую к мозгу.
Ну, ладно, все это размышления, а мне все-таки надо поговорить с ним о Заповеднике. Несмотря на свою непредсказуемость, Гест недвусмысленно дал понять, что постарается отправить меня туда поскорей, да и сама уже чувствую: в горы тянет, как магнитом.
— Кхм, кхм, ты все еще размышляешь?
— Нет, — Ингельд вернулся в кресло и отодвинул в сторону недочитанные бумаги. — Это хорошо, что ты заговорила, очень удачно.
— Да я вообще-то и раньше разговаривала, просто ты не понимал. А сейчас связь укрепилась. — "А может, и не только связь, — думаю про себя. — Мое драконье тельце растет, ведь оно было совсем детским. Мозг развивается, кто знает, какие связи там выстраиваются?"
— Ну что ж, очень удачно.
— Ээ, — я начала понимать, к чему он ведет. — Если ты думаешь, что я теперь буду для тебя шпионить, даже не надейся!
Ингельд усмехнулся, подхватил меня под живот и посадил себе на колени, вернувшись в покинутое кресло. Пальцы его ловко почесывали основание крыльев и чувствительную кожу между рожек. Очень умиротворяющие действия, но я же не кошка, чтобы размякнуть, замурлыкать и на все согласиться.
— И почему же?
— Потому что мне это не нравится, — объясняю со вздохом. — И потому что это опасно, а из меня никудышный шпион. Единственный раз рискнула и то попалась по-глупому. И вообще, я очень ценная и полезная зверюшка, меня надо всячески беречь и ублажать, чтобы получить побольше всяких бонусов, а не в сомнительные авантюры втягивать. А то улечу от тебя в Заповедник.
— А ты можешь? — спросил с интересом.
— Почему нет?
— Считается, что ритуал фамильяра крепко привязывает дракона к хозяину.
— Ну… вообще так оно и есть, но не совсем. Это эмоциональная привязанность. То есть для тех драконов, которых люди выращивают в питомнике, хозяева, наверное, очень много значат. Не думаю, что этим детишкам и в голову придет взять и уйти от хозяина. Да они, наверное, в одиночку и жить не способны. Но я-то достаточно разумна, чтобы понимать искусственное происхождение этой привязанности.
— Я до сих пор полагал, что фамильяры абсолютно преданы своему хозяину, — задумчиво сказал Ингельд, и тон его мне не понравился. Ох, чую, теперь доверять разные секреты мне будут с большой опаской. А не зря ли я об этом вообще заговорила? С другой стороны, рано или поздно пришлось бы. Этот человек достаточно умен, чтобы понять, в конце концов: я — разумное существо и хозяина над собой терпеть не буду, только друга или партнера. Вот пусть и задумается об этом пораньше.
— Преданность — это, конечно, вещь хорошая, — говорю осторожно, — большинству фамильяров и в голову не придет предать хозяина, просто ума на это не хватит. Так что специально они этого не сделают, а вот случайно — запросто, — нет, я на самом деле не хочу ничего плохого сказать об этих вечных детях, но надо чтобы он понял, во всем есть свои плюсы и минусы, в безмозглой преданности тоже.
— Это каким же образом? — недоверия я в его голосе не услышала, скорее любопытство. Уже хорошо.
— Да самый простой пример, вот я, например, с Тилем общаюсь, а он, между прочим, не просто так, а королевский фамильяр, и хозяйские секреты мне выбалтывает с легкостью. Он ведь не знает, что этого делать нельзя, ему и в голову не придет промолчать на вопрос другого дракона. А Его Величеству не придет в голову ему запретить. Да и не поможет это, ведь Тиль не поймет, почему ему нельзя болтать, например, со мной, но не возбраняется с другими.
— М-да, а я ведь о таком варианте даже не подумал. Королевский дракон действительно имеет возможность услышать и увидеть очень много интересного, — и с таким предвкушением это было сказано, что я даже хмыкнула насмешливо. Вот губы-то раскатал!
— Да ты не обольщайся, видит-то он многое, да толку с него мало. У Тиля восприятие, как у маленького ребенка, он некоторых вещей не понимает, и объяснить ничего не в состоянии.
— А ты, значит, взрослая?