— Поговорим? — предлагаю.
Он лишь согласно кивнул, в выразительных лиловых глазах отразилось одобрение. Мы найдем общий язык.
Остальные родственники даже с некоторым облегчением вернулись к своим делам, радуясь, что их избавили от тягомотной обязанности изображать эмоции, которых они не испытывали. А мы с главой семейства отправились на неторопливую прогулку до ближайшего очага, где готовили что-то вкусно пахнущее.
Разговор начинаю первой.
— Понимаю, что такой подарок, как я, тут никому не нужен, да и сама не очень-то стремлюсь влиться в семью, но общая ситуация вызывает недоумение. У вас всегда так равнодушно относятся к пропаже детей? И почему на меня все смотрят, как на уродца в цирке?
Дракон бросил на меня чуть виноватый взгляд. Что, совесть мучает? Так совершенно напрасно, я ведь ни в чем не обвиняю, просто понять хочу. Так и сказала. Дракон вздохнул и покачал головой.
— Жалею, что проглядели тебя, У нас ведь не принято привязываться к "пустым" детям. Ты была поздняя, мы не рассчитывали, будто что-то изменится.
— А теперь можно доступно для тех, кто ничего не знает о вашей жизни? Кто такие "пустые" и почему к ним такое отношение?
Подошли к очагу, повара вручили нам две небольшие миски с вкусно пахнущим рагу. Ум, грибочки, люблю! Устроились чуть в сторонке, чтобы никому не мешать, и я на время забыла о обо всех своих вопросах, ублажая вдруг вспомнивший о насущном желудок. Сегодня удалось только позавтракать, да и то не слишком плотно.
Но как только я удовлетворила первый голод, мы вернулись к разговору. Узнала, наконец, кто же такие "пустые" дети. И… нет, аппетит у меня не пропал, и даже настроение не испортилось. Потому что я ожидала чего-то подобного, да и остальное меня не шокировало, все вполне закономерно.
Пустые — дети, которые так и не обрели разум. Меня, помнится, занимал этот вопрос: бывают ли в Заповеднике те, кому не досталось чужого сознания? Значит, бывают, и родители стараются к ним не привязываться. И вовсе не потому, что не хотят любить таких неполноценных, хотя на самом деле они даже более неразумны, чем фамильяры, которых разводят люди, у тех хотя бы за счет ментальной связи с хозяином какой-никакой разум появляется, а эти просто звери. Однако все дело в том, что их отдают людям, еще в самом раннем возрасте. Это позволяет "пустым" обрести некое подобие разума и заодно работает на легенду о полной дикости и безмозглости драконов Заповедника. Потому что фамильяры из них получались гораздо более глупые, чем из питомников, особенно если затягивать с тем, чтобы отдать малышей.
— Я думала, люди невылупившиеся яйца забирают, их разве транспортировать не проще?
— Нет, с тех пор, как мы договорились с егерями, яйца почти не трогают, с ними как раз сложней, нужен определенный температурный режим, от него зависит пол ребенка.
— Как у крокодилов, что ли? — спрашиваю.
— Да, — он улыбается, — примерно.
— И я, значит, была такая "пустая"?
— Не ты, — педантично уточняет дракон.
— Ну да, это тельце, — соглашаюсь. — Но все равно, вот, пропала я, и что, даже никто не забеспокоился, не искал?
— Отчего же, искали сутки. Тело не обнаружили, значит, это не волки и не рысь. Егеря всегда предупреждают, если забирают малышей. Остаются лишь браконьеры.
Железная логика.
— А браконьеры, значит, нормально?
— Разумеется, ведь итог один. На самом деле для нас нет большой разницы между егерями и браконьерами. И те, и другие со всеми предосторожностями доставляют малышей к людям.
Я не стала уточнять, что бывает, если происходит ошибка, и браконьеры украдут не того. То же, что и со мной или с Артемом, в его случае просто вернулся обратно в Заповедник.
О моральной стороне проблемы я даже задумываться не стала. Потому что не мое это дело совершенно, оставаться здесь не собираюсь. То есть и раньше не собиралась, а теперь окончательно убедилась, что не мое это. И дело вовсе не в том, что драконьи родственники приняли не радостно, сама-то тоже энтузиазмом не блистала. Слишком во мне еще свежа память о человеческой жизни, чтобы легко принять драконью родню. Нет, все гораздо проще, я не могу себе представить, как вообще смогу жить в каменных пещерах, при такой скученности да еще и среди этих экзотических светящихся кристаллов. Чтобы такое воспринимать нормально, надо, наверное, с детства привыкать. Я имею в виду драконье детство.
Вернув поварам пустую посуду, мы отправились дальше, прогуливаясь и беседуя. Я расспрашивала о разнообразных мелких подробностях драконьего быта, было просто интересно. Узнала заодно, как зовут моего собеседника, а то прямо даже неудобно, не знаю имени главы семейства. Имя было необычным, Лазарь. Впрочем, как он объяснил — прозвище, оставшееся от прежней жизни, а своего старого имени они уже почти и не помнит. Все равно не пользуется им здесь.
Оригинальненько так, впрочем, новая жизнь, новое имя, в чем-то это даже логично. Ко мне вот прозвище тоже прилипло, как уж оно не нравится, но привыкать начала.
В процессе разговора осторожно поинтересовалась у Лазаря, его тоже предупредили, чтобы не рассказывал мне ничего лишнего, или нет? Предупредили, подтвердил он, однако забыли четко обозначить границы, за которыми начинается лишнее. И улыбнулся поощрительно.
Замечательно, значит, мы сейчас и побеседуем, о драконьем быте исключительно. И глубоко философский вопрос обсудим заодно, например, один меня чрезвычайно интересует давно: откуда же мы все взялись?
— А вот это даже тут достоверно не многие знают, — ответил мне дракон. — Существует легенда… а сколько в ней правды, определить затруднительно.